|
- Латыши подлые!
- Почему, бабушка?
- Подлые, подлые и злобные, не общайся с ними, они нас ненавидят - в лицо улыбаются, а как повернёшься к ним спиной –
гадят!
Моя бабушка – Зинаида Степановна Кривенко (урождённая Осинцева) была непреклонна
в своём отношении к коренному населению Латвии, подумать только: «мы их от фашистов освободили, а они, вместо благодарности – стреляют
нам в спину!» Пытаться переубедить, разумеется, бесполезно: не в моей «весовой категории» шестилетнего возраста и не в моём статусе
любимого внука, делать замечания супруге «господина гвардии полковника Сарканармии», решением
«партии любимой» «брошенного» на «укрепление сельского хозяйства» - в феврале 1962 года мой дед был назначен директором совхоза
«Драудзиба» («Дружба»), центральная усадьба которого располагалась недалеко от города Резекне, в населённом пункте Чёрное.
Ожидать сердечности от людей, у которых оккупанты отобрали их землю, сельскохозяйственный инвентарь и даже – паспорта,
насильно согнали в «совхоз» и заставили практически задарма трудиться на своей (бывшей!) земле – явно не приходилось, поэтому бабушка
строго-настрого запретила мне даже заговаривать с «совхозниками» и (тем более!) играть с их детьми. Моё «одиночное заключение» в
многокомнатной «директорской» квартире, к счастью, продолжалось недолго, в декабре того же 1962 года дед подал заявление с просьбой
освободить его от почётной обязанности – быть комендантом сельскохозяйственного ГУЛАГА «по собственному желанию в связи с ухудшением
здоровья» и в новом, 1963 году наша семья вернулась в Ригу. Я провёл в совхозе «Драудзиба» тоскливое лето 1962 года, особых воспоминаний
(кроме поездок на пыльный и шумный «колхозный рынок» города Резекне) не сохранил, а дед запомнился коренному населению,
как: "«седой, строгий», который «воровать запрещал…»
За этой фразой – бездна! Когда ты работаешь на своей земле, в своём хозяйстве и живешь в своём доме, который хочешь
в целости и сохранности передать своим детям и внукам – «воровать» просто невозможно, да и не у кого… А вот когда в твою страну приходят
оккупанты, отбирают у тебя землю, дом, хозяйство и даже – возможность переехать на новое место жительства (без паспорта в СССР даже билет
на поезд не продадут!) и вся твой последующая жизнь – 12-ти часовой рабочий день на «чужого дядю», за заработную плату, на которую в
поселковом «магАзине» можно купить только черный («лагерный») хлеб и водку, а из развлечений – два «советских» праздника в году
(«Первомай» и «День Великой Октябрьской революции», который празднуют почему-то 7-го ноября!), вот тогда, чтобы накормить свою семью и
детей, ты начинаешь воровать! Да и воровством это назвать нельзя, ведь: «Всё вокруг колхозное, и всё вокруг моё!» - как поётся в
праздничной песне. «Ты здесь хозяин, а не гость, тащи отсюда каждый гвоздь!» - и ничто не останавливает человека, лишившегося по воле
захватчиков своей собственности от того, чтобы прибрать себе то, что «плохо лежит» на совхозной (ничейной!) земле. Кто не «тырил» с
«родного завода» - пусть бросит камень в нищего латвийского земледельца, лишённого оккупантами своей, честно нажитой собственности…
Кстати о паспортах...
«В Советском Союзе 27 декабря 1932 года были введены внутренние паспорта, без которых было невозможно устроиться на
работу, найти жилье или передвигаться по стране. Внутренние паспорта были введены в разгар голода, дабы эффективнее бороться с бегством
крестьян из голодающих регионов в города или в более благополучные области страны.
Внутренние паспорта выдавали только жителям городов. Крестьянам, которые составляли большинство населения, паспорта
не полагались. Советский крестьянин был поставлен в положение раба, который не мог никуда уйти от своего хозяина. Формально крестьянин
не являлся гражданином своей страны. Оценим: подавляющее большинство населения страны гражданами не являются».
(Виктор СУВОРОВ «Последняя республика» Книга 2)
Из отчётливых воспоминаний шестилетнего ребёнка о пребывании в совхозе «Драудзиба» воспроизведу два…
Как латыши внука «господина полковника» спасали...
Сельская жизнь не баловала шестилетнего «пацана» разнообразием развлечений: можно было с раннего утра и до позднего
вечера сопровождать деда-директора в его «инспекционных» поездках по многочисленным «объектам» совхоза «Драудзиба», широко раскинувшегося
по берегу озера «Razna»: коровикам, свинарникам, птицеформам и сопутствующим им сельскохозяйственным производствам: машинно-тракторной
станции, бескрайним полям и лугам на которых «труженики села» выращивали корма для коров и оных же коров выгуливали; присутствовать на
многочисленных и бесконечных заседаниях, совещаниях и прочих «пятиминутках» (иногда продолжающихся более полутора часов!) или общаться
с единственным «русскоязычным» сверстником, живущим по соседству - сыном начальника местного почтового отделения. Как выяснилось позже и
то и другое оказалось смертельно опасным для городского жителя щести лет отроду и только бдительность местного населения дважды спасла
меня от несчастных случаев...
Первый «эпизод» имел место быть в самоновейшем коровнике, совсем недавно построенном в полном соответствии
с требованиями научно-технического прогресса: механизированной дойкой коров и уборкой навоза. Стойла для бурёнок располагались
вдоль стен коровника, а в центре «комплекса» разместилась канатная дорога по которой в специальных саморазгружающихся ковшах
транспортировался навоз... Ковшей, насколько я помню, было два и они двигались навстречу друг-другу: пока один заполняли «обратным продуктом»
второй выезжал за пределы здания кровника и в конце пути переворачивался над громадной (высотой с трёхэтажный дом) кучей коровьего навоза.
Разумеется, я не мог миновать такой «аттракцион»: дождавшись момента, когда все «животноводы» покинули свои рабочие места и отправились на собрание,
слушать лирективы директора совхоза, я забрадся в ковш и нажав большую чёрную кнопку, привёл систему в движение...
В начале пути это было интересно и весело - ехать по канатной дороге под крышей коровника и рассматривать живность, мирно жующую свой
корм в загонах. Но когда впереди завиднелась гора свежего коровьего навоза и перспективы окончания пути стали мне полностью ясны, а кнопки
управления ковшом остались далеко позади моё веселье как-то улетучиось. Не помню, кричал ли я, звал ли на помощь, пытался ли вылезти из ковша
или делал что-то иное, помню только совершенно «останвившийся» взгляд латыша - уборшика навоза, который, утомившись слушать речь
«начальника» на непонятном ему языке оккупантов, потихоньку покинул собрание и шёл, вероятно, чтобы спокойно покурить в укромном месте, подальше
от строгого директорского взгляда. Увидев же, что происходит в безлюдном корокнике, он мгновенно отключил все электропитание до которого смог
дотянуться и побежал за подмогой. Ковш в котором я заходился, замер, покачиваясь над гигантской кучей жидкого навоза, недалеко от «опрокидывателя»...
АВТОР РАБОТАЕТ НАД ВОССТАНОВЛЕНИЕМ ЭТОЙ ГЛАВЫ...
|
